– Зачем так много слов, когда достаточно одного.
– Это свойственно гуманитариям. Мы, кабинетные ученые, не стремимся к лаконичности, потому что в случае неудачи нам нечем будет оправдаться. А разве ты против некоторых словесных изысков?
– Нет, – ответила Мари. – Видишь, можно выразить все одним словом...
– Что выразить? – спросил Уэбб, обнимая и целуя жену; это прикосновение было красноречиво и много значило для них.
– Правда не нуждается в многословии, – произнесла Мари, взглянув на мужа. – Важны факты... пять плюс пять – десять, а не девять или одиннадцать.
– По-моему, ты заслуживаешь самого высокого балла!
– Достаточно банально, но все-таки приятно... Ты приходишь в себя, я чувствую. Джейсон Борн уходит, ведь так?
– Почти. Когда ты укладывала Элисон, мне позвонил Эд Мак-Алистер из Управления национальной безопасности. Он сказал, что мать Бенджамина уже на пути в Москву.
– Это потрясающе, Дэвид!
– Мы оба – Мак и я – хохотали. И я поймал себя на мысли, что никогда не слышал, чтобы Мак-Алистер смеялся. Это потрясающе!
– У него на душе был тяжкий груз... Ведь это он отправил нас в Гонконг и потом долгие годы не мог себе этого простить. И все-таки ты жив и здоров. Не уверена, что я могу забыть об этом, но теперь я не буду вешать трубку, услышав его голос.
– Он будет рад. Кстати, я просил его позвонить. Я подумал, что можно было бы пригласить его пообедать.
– Ну это, мне кажется, слишком.
– Но ведь он помог в освобождении матери Бенджамина. А Бен спас мне жизнь...
– Ладно, может, приглашу его... на завтрак.
– Послушай, женщина: через пятнадцать секунд я вышвырну Джеми и миссис Купер из нашей спальни... потому что я люблю тебя.
– Я польщена, Аттила, и мне трудно устоять перед искушением... Но в данный момент мой братик поджидает нас. Кроме того, Конклин, Панов и тот сверхизобретательный бывший судья – вся эта компания не по силам простому парню из Онтарио.
– Поверь, я страшно их люблю.
– И я. Пойдем.
Карибское солнце скрылось за горизонтом, небо озарили слабые отблески оранжевых лучей. В наступивших сумерках мерцали свечи под стеклянными колпаками, создавая уютную атмосферу на балконе виллы. Беседа протекала спокойно и как бы замедленно. Снова и снова вспоминались эпизоды пережитого кошмара.
– Я пытался втолковать Дэнди-Рэнди, что доктрину неизменного состояния необходимо пересмотреть. Время изменило прежние представления... – вещал Префонтен. – Изменение – вот лозунг сегодняшнего дня.
– Это настолько очевидно, что я не могу себе представить никого, кто стал бы это оспаривать, – сказал Алекс.
– Гейтс постоянно использовал этот прием, забивая присяжных своей эрудицией, а равных себе – бесконечными маневрами.
– Зеркала и дым, – смеясь, заметила Мари. – В экономике то же самое. Помнишь, братик, я говорила тебе об этом?
– Я и тогда не понял ни слова, и сейчас ни черта не понимаю.
– А если говорить о медицине, нет ни зеркал, ни дыма, – сказал Панов. – По крайней мере там, где следят за деятельностью лабораторий и где не шляются ребята из фармацевтических компаний, набитые деньгами...
– Во многом это объясняется сверхлаконичностью нашей Конституции, – вступил бывший судья. – Похоже, отцы-учредители были знакомы с пророчествами Нострадамуса, но никогда в этом не признались бы. А может быть, на них произвели впечатление чертежи Леонардо, дающие перспективы развития техники. Они поняли, что невозможно сформулировать основы законодательства будущего, поскольку не могли представить, каким именно оно будет и что потребует общество для обеспечения своих свобод. Поэтому они создали этот закон с гениальными пропусками.
– На этот счет, если мне не изменяет память, у гениального Рэндолфа Гейтса, – заметил Конклин, – другое мнение.
– Теперь его «мнение» изменится, – усмехнулся Префонтен. – Он всегда держал нос по ветру и был достаточно умен, чтобы вовремя взять другой галс, когда погода меняется.
– А я все никак не могу забыть роскошную блондинку, жену водителя грузовика по имени Бронк, – хохотнул психиатр.
– Представь себе уютный домик, белый заборчик из штакетника и так далее, – предложил Алекс. – Это тебя успокоит.
– Что это за история с женой водителя грузовика? – оживился Сен-Жак.
– Оставь, братик, я бы на твоем месте не стала выяснять.
– А тот сукин сын, армейский доктор, который накачивал меня амиталом! – продолжил Панов.
– Он руководит клиникой в Ливенворте, – сказал Конклин. – Я забыл тебе сказать... столько событий. И еще Крупкин. Сплошная элегантность и все такое. Мы стольким ему обязаны, но ничем не можем помочь.
На мгновение воцарилось молчание: им вспомнился человек, который решился не подчиниться монолитной системе, требовавшей смерти Дэвида Уэбба. В этот момент Дэвид стоял, опершись о перила и вглядывался в потемневшее море. Он чувствовал в себе какую-то отстраненность от близких ему людей.
Он понимал, что пройдет немало времени, пока ему удастся преодолеть это. Джейсон Борн должен исчезнуть, это необходимо... Но когда это произойдет?
Уж конечно не сейчас! Из глубин ночного неба на него обрушилась волна сумасшествия! Небо расколол гул моторов, который присутствующие восприняли как раскаты грома. Эскадрилья военных вертолетов направлялась в сторону причала «Транквилити Инн», вспенивая пулеметными очередями воду; катер, оснащенный мощным двигателем, пробивался меж рифами к пустынному пляжу... Сен-Жак схватил микрофон селекторной связи.
– Береговая тревога!! – крикнул он. – Охрана в ружье!